Здравствуйте, все!
С Великим постом! С Торжеством Православия!
Если бы все, кто носят кресты и считают себя православными, в этот день Торжества зашли бы в храмы поблагодарить Господа, за то, что сами на своих ногах пришли, что видят, слышат, есть чем жевать и что жевать, — то Ангелы бы спустились, а вокруг всех храмов расцвели бы сады!
И буквально на кануне Великого Поста услышал я:
«- И чего это они так радуются? Того нельзя, этого нельзя, а уж это, так и вообще!
Ничего нельзя, а они радуются, поздравляют друг друга с Великим постом.
Глупость какая-то, добровольно себя ограничивать.
Вот если врач скажет, тогда другое дело. Врачи — народ знающий!
Они по дыханию определяют диету: присел пять раз, а четыре поднялся, — понятно: тело грузное, ноги слабые. И сразу же рецепт: меньше мучного, больше жиденького для движения.
А тут – сами себе диетологи, и не только в еде, а еще и телевизор не смотрят, в театры не ходят, не ругаются матом, не пьют, всех любят и самое удивительное, даже ничейный песок и щебенку возле соседского дома не возьмут. Пойдут и купят мешок или мешочек песка, чудаки.
Спросите, откуда я знаю? Так я захожу, иногда, в храмы. Такого насмотришься там!
Стоят, не шевелятся. Хор так поет, что даже мое доброе сердце размокает.
А если в этот момент еще взгляд пламя свечи попадет, то и совсем я забываю, зачем зашла в храм: стою, слушаю, смотрю. Ничего не понимаю, но и уходить не спешу, финала жду; интересно, чем все закончится.
А люди стоят: одни с такими лицами, будто мотоцикл выиграли. Другие – словно машину, а третьи – грустные, наверное, что-то проиграли.
А когда утром придешь в храм, да еще и в воскресение, то в нем столько народу!!! Не то что лиц не разглядишь, но и руку не поднимешь платок поправить.
А сколько свету?! Они как включат весь свет, особенно эту свою огромную люстру, со странным названием «паникадило», так вся роспись храма оживает.
Священник читает молитвы, а ты голову поднимаешь, и кажется, что это святой со стены говорит. Почему? Так народу столько, что священника не видно. Не додумал архитектор: надо было как в театре строить, чтобы с задних рядов все видно было, хотя… тогда по мокрому полу, все бы съезжались к алтарю. Нет, правильно построен храм. У Бога, видимо, все верно.
— И пост?
— Пост? — вздрогнула рассказчица. — Выходит и пост, раз радость им несет.
— Женщина, колбасу брать будете? — прожевывая каждое слово, как замерзший «орбит», спросила продавец с накрахмаленным, без эмоциональным лицом.
— Колбасу?! — на миг задумалась женщина говорун. – Потерпите, сейчас дорасскажу. Кратенько.
Не могу не поделиться.Представляете, 8-го марта, вечером, встречаю на лестничной площадке соседку: щеки румяные, глаза горят как у ребенка, в её шестьдесят лет, улыбается, такая счастливая, аж противно.
— И что?
— А то! Она, Макаровна, со своими друзьями, верующими, в лес ходила блины жарить!
— Блины? – трое слушательниц удлинились шеями.
— Их, родимых, круглых, прямо в сковороде и на костре: тесто из бутылки льют на раскаленную сковороду, и оно так скоро облагораживается корочкой. А некоторые такие поджаристые получались, хрустящие. А как в сметанку макнешь, да вареньецем сверху! И все это чайком горячим, душистым проводишь… Рассказывает, Макаровна, а у самой глаза светятся, губы – причмокивают, пальчики ко рту тянет. Век бы не слушала.
Кому интересно в праздничный день, когда вся страна в прическах за столами с вилками и бокалами, а они… Каких-то сто, сто пятьдесят человек пошлепали в лес.
И ладно бы сами пошли, так нет же, еще и детей, от мала до велика, прихватили с собой. Заставили их на холодном воздухе горячий чай, есть блины с дымком, вдыхать дым костров и слушать топот облаков.
А после, с полными животами их, деток, заставляли кататься с горок и самих подниматься в гору с санками! А снег то, сами знаете, какой сейчас: где твердыня, а где провалишься, так глаза да уши над сугробом и останутся.
Если с детьми более-менее понятно, а вот как они своих мужиков в чайный лес утянули от стола бокального? Вот чего не понимаю. И мужиков то у них много! И если верить Макаровне, мужики с детьми играли!
— Да ладно, с детьми играют?! Точно брешет твоя соседка.
— Это еще не все. А вот сейчас замрите все.
— Говори! – хором выдохнули слушательницы.
— А еще, когда они собрались уходить из леса, то все мешки, столы, ведра, лопаты взяли мужики!
— Фантазерка твоя соседка, — сказала слева стоящая.
— А не знаешь, они мужиков на воспитание берут? Я бы своего отдала, — спросила продавец.
— Тебе хоть есть кого отдать, — вздохнула рассказчица. – А может мне с ним на воспитание походить?
— С ходунками ходи, — огрызнулась владелица мужа. – Колбасу брать будешь? Бери, а нет, так дверь за спиной.
— Нет, не буду.
— Поститься решила, что-ли? – насела продавец.
— Думаю, если не куплю мясо и колбасу, тогда и вино ни к чему. А без вина и вечер спокойный. Попробую, вдруг узнаю, отчего они так радостно поздравляют друг друга с Великим Постом!
Женщина направилась к выходу. Остановилась перед дверью, задумалась на миг.
Ловко опустила денюжку в ящик «на операцию ребенку», улыбнулась:
— Привет от колбасы и «Киндзмараули», — и вышла из магазина.
Одинокие удары в колокол звали в храм. Начинался «Покаянный Канон Андрея Критского».
Она повернулась в сторону своего дома, но резкий порывистый ветер с колким, мокрым снегом ударил в ей в лицо. Резко развернулась в сторону храма – ни снега, ни дождя, ни ветра.
Повернулась обратно – и снова ветер, снежинки норовят прилипнуть к зрачкам.
— Какая-то небывальщина! – удивилась происходящему она, и отправилась в храм. – Может, в храм и не пойду, а в часовне пережду непогоду. – Сама себе строила планы на вечер.
Зашла в часовню. Тепло. Иконы смотрят каким-то выжидающим взглядом, словно что-то ждут, а книги манят теплом и запахом типографской краски.
— «Радость покаяния» митрополит Антоний Сурожский, — наша незнакомка прочитала название книги, сняла с полки, открыла наугад :
« Покаяние – это тот поворот жизни, оборот мыслей, перемена сердца, который нас обращает лицом к Богу в радостной и трепетной надежде, в уверенности, что хотя мы не заслуживаем милости Божией». – Перевернула страницу. — « .. покаяние начинается с того, что вдруг в душу нас ударит, заговорит совесть, окликнет нас Бог и скажет: Куда идешь? К смерти? Того ли ты хочешь? И когда мы ответим: Нет, Господи, — прости, помилуй, спаси! – и обратимся к Нему, Христос нам говорит: Я тебя прощаю!» — посмотрела на икону, в глаза Спасителя, перевернула страницу, — «Покаяние заключается в том, чтобы обернуться лицом к Богу.» — Последним словам улыбнулась; вспомнила, как сейчас шла: отвернулась от храма, от Бога – снег в лицо, повернулась к храму – тишина.
«Вот она маленькая параллель жизни,- пустилась в размышления заблудшая овечка. — В спину– ветер, попутный, а в лицо – Бог и покой на сердце.»
Поставила книгу, пошла в храм. А в нем – полумрак, люди стоят на коленях, а над ними разливается проникновенное пение:
«Душа моя, душа моя восстании, что спиши;
конец приближается и имаши смутишася:
воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог,
везде сый и вся исполняй.»
Она прошла в темный уголок, оглянулась – никто на нее не смотрел, никто не показывал пальцем, не заставлял опуститься на колени. И только один взгляд, Его, освященный лампадкой, пронзительно смотрел с Иконостаса.
А в голове буквы вновь и вновь выстраивались в только что прочитанную строчку: «Покаяние заключается в том, чтобы обернуться лицом к Богу.»»
Желаю нам всем провести Великий Пост обернувшись и лицом, и душой, и сердцем к Богу. Провести так, чтобы хотя бы на один квант стать светлее.
Как говорил один из ранних отцов Церкви, святой Ириней Лионский: «Человек призван быть сиянием Божией славы; настоящий человек должен быть таким, чтобы другие люди глядя на него, видели в нем сияние Божией жизни, он дожжен быть откровением о Боге.»
Радостного Поста!
Подслушал, записал и передал
всегда ваш
Владимир Блинодымов